9 марта, 2019 
adminGWP
(1891 — 1938)
Oсип Эмильeвич Мaндeльштaм Рoдился в Вaршaвe в мeлкoбуржуaзнoй eврeйскoй сeмьe. Дeтствo и юнoсть прoшли в Пeтeрбургe и Пaвлoвскe. Дo 1907 гoдa учился в Тeнишeвскoм училищe.
Из пeтeрбургскoй eврeйскoй купeчeскoй сeмьи. Увлeкaлся эсeрoвским движeниeм (вoспoминaния "Шум врeмeни"). В 1907-1908 слушaл лeкции в Пaрижe, в 1909-1910 в Гeйдeльбeргe, в 1911-1917 изучaл в Пeтeрбургскoм унивeрситeтe рoмaнскую филoлoгию (курсa нe зaкoнчил).
Пeрвыe стиxoтвoрныe oпыты в нaрoдничeскoм стилe oтнoсятся к 1906, систeмaтичeскaя рaбoтa нaд пoэзиeй нaчaлaсь с 1908, пeрвaя публикaция 1910. Мaндeльштaм примыкaeт к симвoлизму (пoсeщaeт В. И. Ивaнoвa, пoсылaeт eму свoи стиxи). Eгo прoгрaммa сoчeтaть "сурoвoсть Тютчeвa с рeбячeствoм Вeрлeнa", высокость с детской непосредственностью. Сквозная тема стихов хрупкость здешнего мира и человека перед лицом непонятной вечности и судьбы ("Неужели я настоящий И действительно смерть придет?.."); интонация удивленной простоты; форма короткие стихотворения с очень конкретными образами (пейзажи, стихотворные натюрморты).
Поэт ищет выхода в религии (особенно напряженно в 1910), посещает заседания Религиозно-философского общества, но в стихах его религиозные мотивы целомудренно-сдержанны ("Неумолимые слова…" о Христе, который не назван). В 1911 принимает крещение по методистскому обряду. Из стихов этих лет Мандельштам включил в свои книги менее трети.
В 1911 Мандельштам сближается с Н. С. Гумилевым и А. А. Ахматовой, в 1913 его стихи Notre Dame, "Айя-София" печатаются в программной подборке акмеистов. Программа акмеизма для него конкретность, "посюсторонность", "сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия", преодоление хрупкости человека и косности мироздания через творчество ("из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам"): поэт уподобляется зодчему, первая книга Мандельштама называется "Камень".
Так же "зодчески" должно строиться и общество (стихи о всеединящем Риме, статьи "Петр Чаадаев", "Скрябин и христианство"). Стихи его приобретают высокую торжественность интонаций, насыщаются классическими мотивами ("Петербургские строфы", "Бах", "Я не увижу знаменитой "Федры"); в сочетании с бытовыми и книжными темами это порой дает остраненно-причудливые рисунки ("Кинематограф", "Домби и сын"). К нему приходит известность в литературных кружках, он свой человек в петербургской богеме, задорный, ребячливый и самозабвенно-торжественный над стихами.
Первую мировую войну Мандельштам сначала приветствует, потом развенчивает ("Зверинец"); отношение к октябрю 1917 как к катастрофе ("Кассандре", "Когда октябрьский нам готовил временщик…") сменяется надеждой на то, что новое "жестоковыйное" государство может быть гуманизовано хранителями старой культуры, которые вдохнут в его нищету домашнее, "эллинское" (а не римское!) тепло человеческого слова. Об этом его лирические статьи "Слово и культура", "О природе слова", "Гуманизм и современность", "Пшеница человеческая" и др..
В 1919-1920 (и позднее, в 1921-1922) он уезжает из голодного Петербурга на юг (Украина, Крым, Кавказ: воспоминания "Феодосия", но от эмиграции отказывается; в 1922 поселяется в Москве с молодой женой Н. Я. Хазиной, Н. Я. Мандельштам), которая станет его опорой на всю жизнь, а после гибели героически спасет его наследие.
Стихи 1916-1921 гг. (сборник Tristia, "Вторая книга") написаны в новой манере, значения слов становятся расплывчаты, иррациональны: "живое слово не обозначает предметы, а свободно выбирает, как бы для жилья, … милое тело". Слова соединяются в фразы только звуками и семантической эмоцией ("Россия, Лета, Лорелея"), связь между фразами теряется из-за пропусков ассоциативных звеньев. В тематике появляются "черное солнце" любви, смерти, исторической катастрофы, "ночное солнце" сохраняемой и возрождаемой культуры, круговорот времен, а в центре его "святые острова" Эллады ("На розвальнях…", "Сестры тяжесть и нежность…", "Золотистого меда струя…", "В Петербурге мы сойдемся снова …" и др.).
К 1923 надежды на гуманизацию нового общества иссякают, Мандельштам чувствует себя отзвуком старого века в пустоте нового ("Нашедший подкову", "1 января 1924") и после 1925 на пять лет перестает писать стихи; только в 1928 выходят итоговый сборник "Стихотворения" и прозаическая повесть "Египетская марка" (тем же отрывисто-ассоциативным стилем) о судьбе маленького человека в провале двух эпох.
С 1924 Мандельштам живет в Ленинграде, с 1928 в Москве, бездомно и безбытно, зарабатывая изнурительными переводами: "чувствую себя должником революции, но приношу ей дары, в которых она не нуждается". Он принимает идеалы революции, но отвергает власть, которая их фальсифицирует. В 1930 он пишет "Четвертую прозу", жесточайшее обличение нового режима, а в 1933 стихотворную инвективу ("эпиграмму") против Сталина ("Мы живем, под собою не чуя страны…").
Этот разрыв с официальной идеологией дает ему силу вернуться к творчеству (за редкими исключениями, "в стол", не для печати): его стихи о чести и совести, завещанных революционными "разночинцами", о новой человеческой культуре, которая должна рождаться из земной природы, как биологическое или геологическое явление ("Сохрани мою речь…", "За гремучую доблесть грядущих веков…", "Армения", очерки "Путешествие в Армению"). Ассоциативный стиль его стихов становится все более резким, порывистым темным; теоретическая мотивировка его в эссе "Разговор о Данте".
В мае 1934 Мандельштам арестован (за "эпиграмму" и другие стихи), сослан в Чердынь на Северном Урале, после приступа душевной болезни и попытки самоубийства переведен в Воронеж. Там он отбывает ссылку до мая 1937, живет почти нищенски, сперва на мелкие заработки, потом на скудную помощь друзей. Мандельштам ждал расстрела: неожиданная мягкость приговора вызвала в нем душевное смятение, вылившееся в ряд стихов с открытым приятием советской действительности и с готовностью на жертвенную смерть ("Стансы", так называемая "ода" Сталину.); впрочем, многие исследователи видят в них лишь самопринуждение или "эзопов язык".
Центральное произведение воронежских лет "Стихи о неизвестном солдате", самое темное из сочинений Мандельштама, с апокалиптической картиной революционной войны за выживание человечества и его мирового разума. Мандельштам то надеялся, что "ода" спасет его, то говорил, что "это была болезнь", и хотел ее уничтожить. После Воронежа он живет год в окрестностях Москвы, "как в страшном сне". В мае 1938 его арестовывают вторично "за контрреволюционную деятельность" и направляют на Колыму. Он умер в пересыльном лагере, в состоянии, близком к сумасшествию, по официальному заключению от паралича сердца. Имя его оставалось в СССР под запретом около 20 лет.
Опубликовано в рубрике